Нынче ночью я приходил к тебе, но тебя не было дома, и дома твоего не было в городе, и города не было нигде на земле.
Сегодня мы с двоюродным братом уезжаем к бабушке... будем помогать с огородом, собственно, как и все внуки; только вот есть тень грусти, которая накрывает всю радость встречи темным одеялом. 12-ого будет 40 дней.
Все меняется. Все меняется, быстротечность никогда не придавала нашей жизни особой бодрости и жадного желания просто плыть по течению, когда не за что ухватиться, чтобы выбраться из потока; перевести дух, сделать выводы, подвести итоги и посмотреть, наконец, кем же теперь стал: за время плаванья отрасли волосы и ногти, глаза состарились, а сердце немного, но весьма ощутимо зачерствело. Речная галька, мелкие рыбешки с острыми плавниками или даже нечто совсем крупное и оголодавшее несется в след, обгоняет, теряется, появляется снова, пока быстрые воды не достигают бездонной пропасти. Там все и кончается.
Я помню, что он иногда жаловался на боль, однако на его лице я часто видела улыбку, всегда добрую. Им я гордилась о нем рассказывала... Ничего не изменилось? Я по-прежнему горжусь и рассказываю, вспоминаю...
Все изменилось. Город опустел. Воды высохли. Земля поросла сорняками. Цветы отцвели.
Мне все время казалось, что еще несколько недель в больнице, и он поправится. Пусть даже хуже, чем прежде, но вполне терпимо.
Я ошибалась.
Мне повезло немногим больше своих двоюродных братьев и тети: я видела его в последнее время - он жил у нас несколько дней.
Но осознавать, что тот раз был последним - невыносимо.
Память, вечная память... все, что осталось.
Все меняется. Все меняется, быстротечность никогда не придавала нашей жизни особой бодрости и жадного желания просто плыть по течению, когда не за что ухватиться, чтобы выбраться из потока; перевести дух, сделать выводы, подвести итоги и посмотреть, наконец, кем же теперь стал: за время плаванья отрасли волосы и ногти, глаза состарились, а сердце немного, но весьма ощутимо зачерствело. Речная галька, мелкие рыбешки с острыми плавниками или даже нечто совсем крупное и оголодавшее несется в след, обгоняет, теряется, появляется снова, пока быстрые воды не достигают бездонной пропасти. Там все и кончается.
Я помню, что он иногда жаловался на боль, однако на его лице я часто видела улыбку, всегда добрую. Им я гордилась о нем рассказывала... Ничего не изменилось? Я по-прежнему горжусь и рассказываю, вспоминаю...
Все изменилось. Город опустел. Воды высохли. Земля поросла сорняками. Цветы отцвели.
Мне все время казалось, что еще несколько недель в больнице, и он поправится. Пусть даже хуже, чем прежде, но вполне терпимо.
Я ошибалась.
Мне повезло немногим больше своих двоюродных братьев и тети: я видела его в последнее время - он жил у нас несколько дней.
Но осознавать, что тот раз был последним - невыносимо.
Память, вечная память... все, что осталось.
сочувствую...