Нынче ночью я приходил к тебе, но тебя не было дома, и дома твоего не было в городе, и города не было нигде на земле.
Слышишь? Как холодные волны разбиваются о камни, как оседает пена на мелком песке, как шумит ветер в расщелинах, а может, лишь в голове? Мои цвета всегда траурны, мой голос был бы похож на виолончель, если бы я умела так же терзать сердца и сны, как смычок ее терзает струны, извлекая из них, мертвецки холодных, совершенно живые ноты. О… я слышу. Я растворяюсь.
Океан в твоей голове барвинково холоден. Раньше я не видела дальше вытянутой руки, я думала, что в этом тумане нет ничего: ни нот, ни красок, ни красивых слов, есть только пустота и снег. О да, мне казалось, что вокруг нет ничего, кроме снега, а нам не холодно не потому, что мы в тепле, мы просто перестали чувствовать холод. Хоть в чем-то я была права.
На руках расцветает кармин, а потом застывает умброй, когда в голове только ветер, а на губах – морская соль, сложно думать о том, кто так умело дергает за ниточки, расставляет фигуры на шахматной доске, сокрушает, но порой поддается. И бросив стервозно нам под ноги все свои карты, координаты случайных прохожих (на деле совсем не случайных), он бы ушел, да только мы все еще на поверхности, не потопленные корабли, слишком бледные для живых людей, слишком теплые для мертвых. Я хочу сниться тебе каждую ночь в белом саване, сокрушаться подобно Офелии и уходить на рассвете вместе с тающей в золоте лучей тьмой.
Когда-нибудь мы доберемся до Макондо, и в наших сердцах тоже появится одиночество.
Помни о том, как мы развевали пепел сожженных мостов, как мы ни о чем не жалели и легко уходили от мира и от людей. Скоро мне предстоит это вспомнить, скоро, но не сейчас.
«Милая госпожа Бовари, я спешу сообщить вам, что мышьяк – не самая горькая смерть».
Накинем полотно на арфу, оденем в чехол виолончель, что мой голос – быть может, шагнем в пустоту и воспарим. Пусть шепчут нам в след: «В добрый дальний…», мы скоро вернемся, ведь все возвращаются, особенно перед дождем. Ждите дождь.
Не забывайте тот месяц, когда пришло первое письмо о любви. На самом деле в нем не было об этом ни строчки, но мне просто нравится это слово.
Не забывайте тот день, когда все едва ли не обернулось трагедией. Как хорошо, что лавина так и не сошла с гор.
Не забывайте час, когда священник сказал: «Вы прощены. Убирайтесь». Мы бы убрались, но только взамен мы отдали наши прекрасные крылья. Пришлось долго идти.
Не забывайте тот миг, в который резкая боль так сковала наши тела, что нам показалось, что это и есть наш предел.
Мы незабвенные.
И это еще не конец нашей бессмысленной драмы, нашей трагедии, давай не будет забывать о том, что боль тоже бывает прекрасна.
Давай ни о чем не забудем.
Alea jacta est.
-
-
16.12.2012 в 00:06-
-
16.12.2012 в 00:15